С памятью М.И. Глинки неразрывно связано имя женщины, которая не обладала особым талантом, не сделала никаких открытий, не была наделена от природы каким-то особым даром. Но жизнь её не прошла незаметной и не должна исчезнуть из памяти людей.
17 ноября исполнилось 205 лет со дня рождения любимой сестры композитора Людмилы Ивановны Шестаковой. Никто так много не сделал для его славы и памяти при жизни и после смерти, как этот верный друг, советник, помощник во всём и всегда. Большая часть её жизни была посвящена счастью, благополучию и успеху любимого брата. Она окружала Михаила Ивановича самыми нежными заботами, при всяком удобном случае снимала квартиру вместе с ним, хлопотала, чтоб её брат Миша «был спокоен, доволен и счастлив около неё». В многочисленных письмах ярко видно, как удобно ему было с ней. К этой чудесной женщине как нельзя кстати подходят слова: «Дать другому счастье – какое глубокое блаженство».
Не будь рядом с композито-
ром этой сестры, неизвестно, как сложилась бы его жизнь, судьба его многочисленных произведений, без неё, вероятно, он не написал бы своих автобиографических «Записок». Но как непросто, трагично сложилась её собственная жизнь, сколько утрат и потрясений было за долгие годы. Но она всё преодолела и сохранила доброту, веру в людей, мудрость и благородство.
Михаил Иванович всегда любил из своего большого семейства более всех сестру Людмилу. И она ещё в детстве полюбила брата, словно оба каким-то непостижимым образом понимали, что в дальнейшей жизни будут нужны друг другу.
Когда она была ещё маленькой девочкой, Михаил Иванович, живя в Новоспасском, занимался её образованием, учил прилежанию и трудолюбию. Позднее Людмила Ивановна вспоминала: «Брат любил, чтобы жизнь его текла покойно и аккуратно, и потому у него всегда было распределено время для занятий. Меня он часто брал к себе в комнату, со мною он занимался более 4-х часов (ей 13 лет). Брат отнёсся к делу образования моего с любовью, и, благодаря ему, я постоянно люблю быть занятой». «Видишь, с терпением и трудом можно до всего дойти», – говорил он часто.
В 1830 году Михаил Иванович
уехал в первое заграничное путешествие в Италию, вернувшись в апреле в 1834 году, увидел сестру уже восемнадцатилетней миловидной девушкой. Но встреча их после долгой разлуки была омрачена семейным горем. 3 марта после тяжёлой болезни скончался их любимый батюшка Иван Николаевич, и все близкие родственники были в трауре. По истечении годичного траура Людмила была помолвлена с соседним помещиком, отставным морским офицером Василием Илларионовичем Шестаковым, чьё имение было рядом с Новоспасским в деревне Логачёво, а Михаил получил благословение матушки на брак с Марией Петровной Ивановой из Петербурга. Людмила венчалась в Новоспасской церкви Преображения Господня. Евгения Андреевна желала этого брака, так как жених, по словам В.В. Стасова, «был из хорошей семьи, добрый человек, не пил, в карты не играл, был хороший хозяин и владел незаложенным имением». Людмила, видя желание матери, согласилась. Этот союз не был счастливым для неё, мужа она не любила, несмотря на его порядочность. В этом браке было два сына, Андрей и Иван, но в 1849 году она лишилась сыновей по неизвестной нам причине, переехала к матери в Новоспасское. Стала жить отдельно, но связи с мужем не порывала, часто приезжала в Логачёво из Новоспасского, позднее из Петербурга. Матушка к этому времени почти лишилась зрения и нуждалась в помощи близкого человека. Людмила была одинока и посвятила себя любимой матери последние годы её жизни.
Она позднее вспоминала: «Я охотно согласилась быть при ней, исполняла все её желания и приказания, читала ей, писала под её диктовку, помогала ей хозяйничать. Матушка не раз в то время говорила мне о брате и просила меня беречь его в случае её смерти. Она знала, что брат меня любит». Людмила, единственная из всех детей, была с матерью в последние дни её жизни, хоронила её и писала, что «матушка и в гробу была красива». После смерти матери Людмила переехала в Петербург, долгие годы жила на улице Гагаринской, заботилась о брате, заменив ему мать, сделала его счастье задачей своей жизни. Михаил Иванович тоже не нашёл счастья в семейной жизни. После четырёх с половиной лет брака он расстался с супругой, детей у него не было. Людмила Ивановна позже признавалась: «Наши с братом несчастные супружества сблизили нас, и мы искренно привязались друг к другу».
Как единственный наследник
по мужской линии, после смерти матери композитор дал полную доверенность на управление движимым и недвижимым имуществом семьи своей любимой сестре Людмиле и её мужу В.И. Шестакову, к которому относился с искренним уважением и почтением. Михаил Иванович знал, что не будет жить в деревне. Вскоре Глинка составил завещание: «Во имя всемогущего бога, в троице святой славимого 1851 года октября 27 дня, я, нижеподписавшийся, коллежский асессор Михайла Иванов сын Глинка, чувствуя слабость здоровья своего, находясь в здравом рассудке и твёрдой памяти, учинил сие моё духовное завещание в том, что я сим моим духовным завещанием по смерти моей предоставляю родной сестре моей порутчице Людмиле Ивановне Шестаковой, в знак истинного моего к ней братского расположения за её ко мне любовь и родственную дружбу, в полное и неотъемлемое её владение, которым и будет она иметь полное право распоряжаться как единственная полновластная помещица, во-первых, крепостное моё недвижимое и мне доставшееся по духовному завещанию от покойной родительницы моей капитанши Евгении Андреевны Глинкиной…». В этом документе подробно прописано всё, что принадлежало Глинкам и чем будет владеть Людмила Ивановна.
Композитор признавался сестре: «…Кому из нашей доброй семьи более, как тебе, принадлежит или может принадлежать право на всеобщую доверенность?»
Михаил Иванович тяжело переживал смерть любимой матушки, он жил тогда в Варшаве, и сестра, по его просьбе, приехала к нему, опекала и поддерживала в это трудное для них время. Композитор был очень болен и нуждался в заботе сестры. Позже они жили на одной квартире в Петербурге. Людмила Ивановна окружила брата людьми, близкими ему по духу: музыкантами, певцами, любителями поэзии и живописи, устраивала музыкальные вечера и тем самым создавала так нужную ему творческую атмосферу. Он нашёл у сестры «тихий приют и отраду».
В 1853 году у 37-летней Людмилы Ивановны родилась дочь Ольга, крестница композитора, и Михаил Иванович всю свою не израсходованную отцовскую любовь отдал этой девочке. «Деток не боюсь, а люблю», – говорил он сестре. Его письма к ней в этот период пронизаны заботой и искренним участием.
Это лето Людмила Ивановна
жила в деревне. Ранее 1854 года она не могла приехать в Петербург к брату, так как занялась постройкой церкви в Ельне. Ещё в конце 40-х годов, лишившись сыновей, она долго думала, что ей делать, чтобы хоть немного забыть свою горькую участь. Проезжая Ельню, Людмила часто видела бедных женщин с грудными детьми, которые на коленях стоят вокруг церкви, единственной в городе, а прихожан с окрестными деревнями было более 5000. Она всегда думала о постройке другой церкви. Эту мысль, наконец, удалось осуществить. Людмила Ивановна поехала в Смоленск, выбрала план церкви архитектора Тона, который ей понравился, и, пока в Петербурге утверждался проект, стала подряжать крестьян возить камни на место, принадлежавшее покойному отцу в Ельне, уговорила мастеров делать кирпич, вывозить дубовый лес из её имения для деревянных построек в церкви. Но разрешение последовало лишь три года спустя. За эти годы Людмила Ивановна неоднократно приезжала к брату в Петербург. В её отсутствие муж её, Василий Илларионович, заведовал всеми их делами, а когда она на долгое время оставалась в Петербурге, он приезжал повидать её и Михаила Ивановича.
Людмила Ивановна по-прежнему заботилась о постройке церкви в Ельне. Михаил Иванович посоветовал ей обратиться к Н.А. Новосельскому, который был в хороших отношениях с санкт-петербургским митрополитом, и только тогда начали искать прошение Людмилы Ивановны. План был отыскан в удручающем виде, его, наконец, утвердили, и постройка церкви началась под руководством архитектора из Смоленска. Весь материал был сохранен в сухом месте, Людмила Ивановна следила за всем, и в 1857 году церковь была освящена во имя обновления храма Воскресения Господня в Иерусалиме. Храм был однопрестольным, с железной крышей, позолоченными крестами. Внутренний вид и утварь были благолепны. Утварь для церкви была привезена Шестаковой из Петербурга. Воскресенский храм считался богатым. Церковь была окружена каменной оградой. Во время Великой Отечественной войны здание церкви было разрушено.
И в этот же год Людмиле Ива-
новне было послано ещё одно испытание. 3 (15) февраля в Берлине скончался её любимый брат Михаил Иванович. Она не могла допустить мысли, чтобы оставить его прах на чужбине. К сожалению, весть о смерти композитора пришла в Петербург лишь на десятый день. В Берлине композитор был скромно похоронен. Людмила Ивановна сделала всё возможное, чтобы гроб с телом Михаила Ивановича был перевезён в Петербург в мае того же 1857 года. Композитора перезахоронили в Александро-Невской Лавре. Без активного участия его сестры этого, вероятно, не произошло бы. Благодаря Людмиле Ивановне и В.В. Стасову вскоре на его могиле был поставлен памятник по рисунку академика И.И. Горностаева.
Начиная с 1857 года жизнь её была подчинена одной великой цели – увековечению памяти своего великого брата. Вся её дальнейшая жизнь только в этом и состояла. Пятьдесят лет жизни после его кончины она посвятила этому святому делу.
Являясь по духовному завещанию единственной наследницей, Людмила Ивановна всё отдала сёстрам, как земли, так и движимость, оставила себе только музыку брата. Цель её была в том, чтобы родственники не были ей помехой. У неё оставались небольшие средства. Она вместе с дочерью поселилась в небольшой квартире в Петербурге, выезжала только с нею к её маленьким подругам и посвятила себя её воспитанию.
Об этой девочке хочется
написать особо. Талант её был необыкновенным. Об этом писали современники композитора. Оля Шестакова унаследовала, вероятно, талант своего дяди и крёстного. Михаил Иванович был очень привязан к этой девочке, посвятил ей «Детскую польку». Оперная певица, ученица композитора Дарья Михайловна Леонова вспоминала: «Гений его как бы передан был ей. Например: ей было не более пяти лет, когда Михаил Иванович написал для меня цыганскую песню «Я пойду, пойду косить», и эта девочка скорее меня заучила и слова, и голос. Крошечным своим голоском она выпевала так верно все нотки, что поразительно было слушать; в этом же возрасте она уже пела совершенно верно все лучшие мотивы из оперы «Руслан и Людмила». Ей было 8-9 лет, и она пела эту оперу, можно сказать, от доски до доски, и хоры, и соло, и всё одним словом».
Людмила Ивановна вспоминала: «Оля была так развита, что я как с другом могла с ней разговаривать и судить о многом. Училась она постоянно и охотно и была так любознательна, что ей всё хотелось учиться. Редкий день проходил без того, чтобы она не бросалась меня обнимать со словами: «Мамочка, как мне хорошо жить! Мама, какая ты славная мать!» Оля была очень чувствительна и сострадательна. Когда она видела, что я не совсем здорова, то говорила: «Живи, мамочка, ведь я без тебя жить не хочу; надо будет умирать, так мы умрём вместе». Но умирать она не хотела, она так любила жизнь и так боялась смерти. Она была живого и весёлого характера. Но при всей своей доброте она выходила из себя, когда встречала неправду или жестокосердие. Оля каждый год устраивала ёлку для бедных детей и одаривала их подарками». Сколько счастья дала эта удивительная девочка сестре композитора! Каким спокойствием и умиротворением были наполнены эти годы.
Но в конце 1863 года Людмиле Ивановне было послано новое тяжкое испытание и безмерное горе: её любимая, единственная дочь Оленька скончалась в возрасте 10 лет. Девочку унёс беспощадный дифтерит. Её похоронили рядом с могилою композитора.
«В церкви она была так красива, как никогда не бывала живая, какое-то невыразимое спокойствие осталось с нею до последней минуты», – вспоминала Людмила Ивановна.
Девочка жестоко страдала почти пять суток. И вместе с ней страдала и её несчастная мать. Спустя несколько лет Людмила Ивановна вновь прожила эти страшные дни, и с её слов бонна дочери Матильда написала её воспоминания «Последние дни Олечки». Воспоминания хранятся в Российской национальной библиотеке Петербурга. Без слез невозможно было их читать. Трудно вообразить, что пережила эта бедная женщина-мать.
Глубокое отчаяние овладело ею и заставило полностью преобразить свою жизнь, отдалиться от всех, даже самых близких и родных людей, и жить в полном печальном одиночестве. После этой трагедии Людмила Ивановна долго не могла слышать музыки. Она вспоминала: «М.А. Балакирев и В.В. Никольский (педагог Оли) возвратили меня к жизни. Они начали у меня учить бедных детей, которых любила и которым помогала моя девочка, музыке и наукам. Меня это так заинтересовало, что потом у меня долго была в доме постоянная маленькая школа, и я аккуратно и не без успеха занималась с детьми.
Когда самое острое горе смягчилось, я начала серьёзно думать о музыке брата и посвятила этому благородному делу оставшуюся жизнь». «После смерти дочери у неё случился первый удар, и она долго не владела правою стороной, но, благодаря советам С.П. Боткина, электричество и гимнастика ей помогли, хотя слабость парализованной ноги даёт себя чувствовать и до сих пор», – писал В.В. Стасов.
С 1866 года вокруг Л.И. Шес-
таковой образовался и вырос кружок молодых музыкантов, поклонников и продолжателей дела М.И. Глинки. В него вошли: М.А. Балакирев, М.П. Мусоргский, Н.А. Римский-Корсаков, Ц.А. Кюи, позднее – А.С. Даргомыжский и А.П. Бородин. Все эти талантливые музыканты постоянно встречались у неё на квартире, приносили и показывали друг другу новые произведения. Они с горячим участием, искренно радовались успеху каждого. Эти молодые композиторы выросли, и их талант расцветал у неё на глазах. Все они прошли через её гостиную в Петербурге. Многие из них в знак глубокого уважения посвящали Людмиле Ивановне свои произведения, скрашивали одинокую старость любимой сестры и верного друга Михаила Ивановича. Этими посвящениями все композиторы решили доказать, что они продолжатели дела М.И. Глинки в русской музыке, что он всегда с ними в их творчестве. «В Вас, голубушка, живёт для всех нас всем свято дорогой брат Ваш Михаил Иванович», – признавался в письме к ней Мусоргский. «Эти собрания были мне большою отрадою», – вспоминала Людмила Ивановна.
П.И. Чайковский также изредка бывал у неё. Последний раз они виделись 27 ноября 1892 года, в 50-летний юбилей оперы «Руслан и Людмила», «он пришёл в её ложу в театре и пожал ей руку». Встречались они и у Н.А. Римского-Корсакова, В.В. Стасова. Был в её гостиной и Антон Рубинштейн и «всегда был очень любезен». Когда он скончался, Людмила Ивановна распорядилась на ленте к венку напечатать «Гениальному артисту».
В октябре 1871 года у Людмилы Ивановны случился ещё один нервный удар. Она вспоминала: «Участие, оказанное мне близкими знакомыми, было так велико, что я теперь с благодарностью вспоминаю об этом и храню листок, на котором написаны часы и имена лиц, дежуривших у моей постели». К лету 1873 года она поправилась.
Спустя 10 лет после смерти
брата Шестакова сделала всё возможное, несмотря на большие трудности, чтобы в Праге была дана любимая опера композитора «Руслан и Людмила». В этом ей помогал М.А. Балакирев. «Успех был очень большой», – вспоминала Людмила Ивановна, которая для ускорения дела сама ездила в Прагу. Эта опера несколько лет не сходила с пражской сцены. Позже, при её же активном участии, в Германии была дана опера «Жизнь за царя».
Людмила Ивановна не оставляла мысли об издании партитур обеих опер М.И. Глинки за рубежом. Сумма для этой цели нужна была большая, в несколько тысяч. Чтоб осуществить эту давнишнюю мечту и желание брата, она, уже отдавшая сёстрам всё, что получила в наследство, продала последнее своё имение и на эти деньги издала партитуры.
В этом деле было много тяжелых минут, неприятностей, забот, но беспредельное уважение к памяти брата не позволило ей бросить начатого. Полученные экземпляры были разосланы ею всем русским музыкальным обществам, крупнейшим дирижёрам во все главнейшие европейские консерватории, театры, публичные библиотеки в Берлине, Праге, Париже.
Но на этом заботы Л.И. Шес-
таковой о памяти брата не закончились. Она давно мечтала об увековечении памяти М.И. Глинки на родине, в Смоленске, задалась этой целью и успешно к ней стремилась. Деньги на памятник собирались по подписке по всей России, но самый значительный вклад внесла Л.И. Шестакова. Памятник в Смоленске был открыт 20 мая 1885 года. На торжество съехались крупнейшие русские музыканты. Почётной гостьей была Л.И. Шестакова.
По инициативе и при участии Людмилы Ивановны был сооружён памятник композитору и в Петербурге. В 1892 году она знакомится с будущим биографом Глинки, музыкальном критиком, редактором-издателем «Русской музыкальной газеты» Николаем Фёдоровичем Финдейзеном, который на много лет станет её другом и единомышленником. Она активно сотрудничала с этой газетой. Именно с ним и В.В. Стасовым Людмила Ивановна начнёт подготовку к созданию первого в России музея имени М. И. Глинки в Петербургской консерватории. Она отдала в музей личные вещи и рукописи брата, это сделали по её просьбе друзья и знакомые композитора. Специально для музея в консерватории Людмила Ивановна заказала ученикам И.Е. Репина копии со всех портретов М.И. Глинки.
Общение с Людмилой Ивановной было для Финдейзена не только творческим сотрудничеством, но и моментами встреч с самым дорогим и близким композитору человеком. По его настоятельной просьбе и при поддержке В.В. Стасова она написала свои первые воспоминания «Былое М.И. Глинки и его родителей». Позднее было написано ещё три воспоминания: «М.И. Глинка в воспоминаниях его сестры», «Мои вечера» и «Последние годы и кончина Михаила Ивановича Глинки». Для тех, кто изучает жизнь и творчество композитора, они поистине бесценны. Людмила Ивановна обладала способностью чрезвычайно интересно писать свои воспоминания. Её цепкая память, несмотря на преклонный возраст, хранила многие подробности и мелкие детали прошлого.
Очень интересны воспоминания «Мои вечера», которые она начала писать в 73 года. Просто поразительно, как устроена была её память! День за днем, год за годом Людмила Ивановна воспроизводила даты, встречи, концерты, описывала внешность, характер, талант молодых композиторов, бывавших у неё, она неустанно следила за их творчеством.
Н.Ф. Финдейзен вспоминал: «Комната её (гостиная) так и дышит Глинкою – портреты, бюсты и так далее. Масса лент, цветов. Добрая, дорогая, сердечная славная старушка». Он же так отзывался о произведениях М.И. Глинки: «Очищать, облагораживать – таково свойство музыки Глинки».
Людмила Ивановна была дружна с исполнителями главных партий в операх брата супругами Осипом Петровым и Анной Воробьёвой. Помня отзыв композитора о Петровых, она сама привязалась к ним всей душою.
О последних годах жизни
Л.И.Шестаковой написала её правнучатая племянница Александра Борисовна Карцова. Её отец Борис Дмитриевич Бер жил в Починковском имении, доставшемся ему в наследство от Шестаковой. Он был её душеприказчиком, большим другом, с теплотой, любовью и нежностью она относилась к нему. Людмила называла его «мой собственный Борис». Все большие праздники начинались со сборов к прабабушке Людмиле Ивановне, она всегда интересовалась его успехами, любила его детей.
Александра Борисовна вспоминала о встречах с сестрой композитора: «Людмила Ивановна сидела в кресле с высокой спинкой, последнее время она уже не могла передвигаться. Взгляд у неё был пытливый, порой очень ласковый, её руки неустанно вязали. У каждого члена нашей семьи было по чудесному одеялу её работы, и трудно было поверить, что их вязала с любовью женщина, дожившая до такой глубокой старости.
Всегда в комнате мы находили много интересных игрушек, которые в образцовом порядке стояли на полке в углу комнаты. Людмила Ивановна дарила нам прекрасные подарки: то чудесную старинную чашку, то ложечку с выгравированной на ней надписью.
В столовой нас всегда ждало вкусное угощение, всё было сделано так, чтобы маленькие правнуки получили бы возможно больше удовольствия. В разговоре отца с Людмилой Ивановной часто произносились имена тех, кого так глубоко ценит наша страна. Она нас всегда встречала словами: «Вот и правнуки мои пришли». Брат Борис, подбегая к ней, спрашивал: «Что прикажете сыграть, бабушка?» И ответ был всегда неизменным: «Что-нибудь прадеда, Боречка». Играл брат для своего возраста прекрасно, и я помню, как «Краковяк» из «Ивана Сусанина», исполненный им, 12-летним мальчиком, привёл Людмилу Ивановну в восторг. «Я, бабушка, обязательно буду музыкантом», – часто говорил брат. «Прекрасно, прекрасно, дружок», – хвалила она». И, действительно, позднее Борис Борисович Бер стал композитором, писал музыку для театра и балета. По словам А.Б. Карцовой, «слух у Людмилы Ивановны до конца жизни оставался прекрасным». Она помнила, что в зале квартиры Людмилы Ивановны стояли два прекрасных рояля (один из них фирмы «Тишнер» был Михаила Ивановича). Вдоль стен стояли стулья с плетёными сиденьями, на которых лежали чёрные кожаные подушки. Стена, у которой стоял рояль Михаила Ивановича, была увешана его большими портретами с венками. На стене, возле которой стоял другой рояль, висели в больших овальных тёмно-красных бархатных рамах портреты представителей «Могучей кучки»: Бородина, Римского-Корсакова, Мусоргского, Балакирева, Кюи. Здесь все они собирались, всякое созидание этих величайших русских композиторов впервые исполнялось в зале квартиры Л.И. Шестаковой.
В память о брате она учредила стипендию имени М.И. Глинки нуждающимся студентам Петербургской консерватории, а в память о любимой дочери Ольге учредила «Ольгину стипендию» для бедных девочек.
Всё, что Людмила Ивановна привезла из Новоспасского после продажи дома, всю обстановку квартиры в Петербурге она завещала Б.Д. Беру с условием сохранить. Она была твёрдо уверена, что её распоряжения будут свято исполнены.
Большинство мемориальных вещей Глинок сохранила Л.И. Шестакова, а после её кончины они перешли к Борису Дмитриевичу Беру и его сыну Борису, который после смерти отца в 1919 году передал эти реликвии Глинок в Ельнинский музей, а оттуда в 1929 году они поступили в Смоленский областной музей. Часть меморий были утеряны.
Б.Д. Бер считал, «…что великое имя гениального деда обязывает его потомков к большой скромности».
После перенесённых много-
численных утрат Людмила Ивановна слабела с каждым днём, и тихо угасла 18 января 1906 года. Ей было 90 лет. Похоронили её рядом с любимым братом и дочерью Ольгой. На одном из многочисленных венков золотыми буквами были начертаны слова Людмиле Ивановне Шестаковой: «Могучей деятельнице на пользу русской музыке». «И золотые буквы этой надписи были действительно золотыми, они выражали глубокую правду. Л.И. Шестакова в самом деле была деятельница могучая и своею жизнью принесла глубокую, великую и несокрушимую пользу нашей музыке», – писал В.В. Стасов в статье «Памяти Людмилы Ивановны Шестаковой». Один из биографов Глинки, искусствовед и музыкальный критик Владимир Васильевич Стасов вспоминал: «Стоя в церкви у её гроба, я думал. Какая чудная судьба была ей назначена и как чудесно она осуществилась! Часто ли бывает такая жизнь у людей на свете? Жизнь этой женщины, если даже не вся целиком, а лишь главною, второю своею половиною, с тех пор как пришло к этой женщине в душу сознание и понятие, – имела перед собою одну чудесную, великую цель, никогда от неё не отступала и все пронесшиеся потом годы была занята одним лишь выполнением этой прекрасной цели. И это выполнение – совершилось и удалось великолепно».
Н.Ф. Финдейзен с горечью писал: «Порвалась лучшая, живая связь, соединявшая наше музыкальное поколение с художником, не только вдохнувшим в русскую музыку новый, бодрый, живой дух, но прямо-таки создавшим её. Людмила Ивановна посвятила всю свою жизнь на служение имени своего великого брата».
Имя Л.И. Шестаковой с любовью и уважением произносится всеми русскими музыкантами, которым дорога память о М.И. Глинке.
З. Перепёлкина,
младший научный сотрудник Музея-усадьбы М.И. Глинки.
Оставить сообщение: